Жалобная книга [litres] - Макс Фрай

Стоянка XI

Знак — Лев.

Градусы — 8°34′18'' — 21°25′43''

Названия европейские — Азобр, Ардаф.

Названия арабские — аз-Зубра — «Загривок (Льва)».

Восходящие звезды — дельта и тэта Льва.

Магические действия — заговоры в пользу бегства узников.

Не знаю, что за черт меня дернул. То ли просто захотелось поглядеть со стороны: как это бывает, увериться, что во время отсутствия с губ моих не капала слюна, а глазные яблоки не закатывались под веки, обнажая страшную, влажную, яичную голубизну белков. То ли на нечто большее рассчитывала.

К примеру, надеялась наглядно убедиться — не на слово поверить, а увидеть, ощутить, почуять — что мы в одной лодке, я и мой рыжий «Иерофант». Что он — не лукавый гипнотизер, не новый Сен-Жермен, подыскивающий податливого медиума для грядущих ярмарочных выступлений.

А то мало ли. Еще и не такое, говорят, можно человеку внушить.

Я хотела видеть и верить; точнее, увидеть и поверить. Тут нужна совершенная форма глагола. Самая совершенная из существующих глагольных форм.

— Пожалуйста, — говорю, — сделай это при мне. Мне очень-очень нужно. Или ты сейчас не можешь?

Ну да, ну да. Тут же спохватилась и устыдилась, уже готова пойти на попятную. Действительно, кто его знает, как там все у них — у нас? — устроено? Может быть, человек столько сил на эксперименты со мною угрохал, что сейчас, того гляди, помрет. А что, вот возьмет и свалится под стол, а там помрет, надорвавшись.

Но он только обрадовался.

— Запросто, — отвечает. — Если для тебя это важно…

Подмигивает мне, ручкой машет, на стуле подпрыгивая. Юродствует, словом. Потом вдруг внезапно успокаивается. Сидит, молчит, улыбается, как обкурившийся сфинкс, забывший правильный ответ на собственную загадку. Передумал, что ли?

Ничего не понимаю. И спрашивать не решаюсь под руку: вдруг человек готовится, концентрируется как-то — ну, что там положено делать в таких случаях? Мне-то ничего делать не приходилось, только сидеть и ждать, когда оно начнется.

Вот и сейчас буду сидеть и ждать. Курить и грустить.

О господи. А грустить-то с какой стати?

Вынуждена признать: мне почему-то обидно, что он с таким энтузиазмом ринулся выполнять мою просьбу. Сразу как-то стало понятно: ему тут со мною скучно. Надоело уже. Ничего интересного не происходит. Настолько ничего, что первая попавшаяся чужая жизнь словно бы медом намазана. По крайней мере, там нет занудной меня. Не нужно возиться…

Глупо, конечно, но я, кажется, просто ревную. Практически незнакомого человека, который всего-то и сделал, что пару раз погладил меня по голове, пустил поспать на кухонной тахте да колыбельную спел. Ревную, да. Не к чужой женщине, а к чужой жизни.

Бред собачий. Докатилась. Идиотка. Впрочем, нет, хуже. Гораздо хуже, чем просто идиотка. Для такого случая имеется политкорректное выражение: слабодумающая.

Такая и есть.

— Ты что загрустила, Варвара? — спрашивает рыжий.

Смотри-ка. Передумал.

— Передумал? — спрашиваю на всякий случай.

— Почему «передумал»? — изумляется. — С какой бы стати? Просто все уже, финита ля комедия, усталый странник вернулся домой после продолжительного отсутствия. Ты вот не могла никак поверить, что для стороннего наблюдателя так мало времени проходит, теперь можешь убедиться…

— В чем же, интересно, я могу убедиться, если я вообще ничего не заметила? — спрашиваю. — Я думала, ничего еще не происходит. Решила, ты просто готовишься, старалась тебе не мешать…

Безмятежность его несокрушима.

— Ну и правильно. Молодец, что старалась, мешать действительно лучше бы не надо… О, кофе совсем не остыл, здорово! Хочешь половину?

— Давай, — вздыхаю. — Заодно узнаю, о чем ты думаешь. Народная примета, страшная сила.

— Да я и сам тебе все расскажу. В настоящий момент я думаю, — он щурится от удовольствия, запивая кофе минеральной водой, — что нам с тобой следует отправиться домой и заняться делами. Через час на проспекте Мира будут страшенные пробки. А пока есть шанс их проскочить.

— Конечно, поехали. Только сначала покажи мне, кого ты… — и умолкаю, потому что единственный пришедший мне в голову глагол «потрошил», — как-то совсем уж неуместен.

— Женщина в белом свитере, видишь? — шепчет.

О. Женщина в белом свитере, еще бы! Смоляные кудри, ахматовский профиль, смуглая кожа, сумрачный взор. Такую поди не заметь.

— Красивая какая, — вздыхаю невольно.

— Ну да, пожалуй. Хороша. Хотя она собой чрезвычайно недовольна — и в данный момент, и вообще. Особенно носом и ногами… Ты одевайся давай. Правда ведь, пробки жуткие будут. Задержимся на десять минут — потеряем как минимум час. А то и все два.

Потом уже, в машине, он принимается смеяться.

— Ты ей, между прочим, тоже понравилась, — говорит, наконец.

— Кому?

— Ну как — кому? Даме в белом. Она-то как раз тобою исподтишка любовалась. Очень жалела, что ты не одна. Огорчилась, когда мы ушли, ругала себя, что не нашла предлог познакомиться. Ты, знаешь ли, совершенно в ее вкусе.

— Она что, по девочкам специализируется?

— Ну, если это можно назвать «специализацией», то да… Она, к слову сказать, теперь часто будет сюда заходить, тебя высматривать. Очень уж ты ее зацепила. Но ничего у вас не выйдет. То ли ты больше сюда не придешь, то ли просто не совпадете ни разу. Факт, что не выйдет, и слава богу…

— Не повести печальнее на свете, — усмехаюсь.

— Ничего, потом у нее заведется изумительная девочка, вылитая ты. Все у них будет очень, очень хорошо. Мне, по крайней мере, понравилось.

Я почему-то сижу как на иголках. Так, словно речь идет обо мне. Хотя, казалось бы, при чем тут я? Мало ли, кто на кого похож…

— Прости, — говорит рыжий. — Вот уж чего я точно не хотел, так это тебя обидеть. Хотел насмешить.

— А ты не обидел. Ты смутил.

— И этого я тоже не хотел, — вздыхает. — Только развеселить.

Я молчу, пока мы едем по Большой Дмитровке. И на Малой Дмитровке тоже помалкиваю. И на Садовом кольце не издаю ни звука, давлюсь невысказанными словами пополам с сигаретным дымом.

И только когда мы свернули наконец на проспект Мира и почти тут же остановились среди десятков таких же, как мы, наивных, приехавших сюда в надежде проскочить все грядущие вечерние пробки, меня прорвало.

— Слушай, — говорю, — ну ладно, дама в белом эта твоя от меня в восторге, и черт с нею… Но ты-то взрослый человек, сам говорил, на несколько сотен лет меня старше и о людях знаешь, надо думать, куда больше, чем мы сами о себе. И, надеюсь, понимаешь, что когда ты подошел ко мне в кафе, у меня вовсе не мистические эти твои штудии на уме были…